В первой части сказки мы узнали о том, как после долгой вражды медведь подружился со львом, как лесные звери полюбили саванну, как лев стал самым большим авторитетом и как медведь начал жалеть об этой дружбе. История закончилось страшной ссорой медведя с лисой, которой медведь откусил хвост, и о новой вражде между лесом и саванной. После многочисленных просьб читателей, я рад представить вам продолжение этой теперь уже весьма популярной сказки, содержание которой многим из вас показалось довольно знакомым…

>> Скачать сказку в виде электронной книги (66 страниц)

Как лиса на саванне приживалась

Лиса вскоре обнаружила, что жизнь лесного зверя на саванне — не так проста, как казалась со стороны. Её наивная иллюзия о том, что лев ей построит новый дом, не сбылась, и ей пришлось возвращаться на ночь в свою нору у леса. Спалось ей там плохо. То дремля, то нервно просыпаясь, она с дрожью поглядывала на залитый лунным светом подступ к норе, за ареолой которого виднелись грозные очертания леса. Всматриваясь в темноту, и прислушиваясь к лесным шорохам, лиса вспоминала хватку медвежьих зубов, отобравших у лисы её главную гордость и ждала что вот-вот его силуэт появится в лунном свете, после чего её уже больше никто не спасёт. По ночам ей часто снились кошмары о том, как вокруг её норы вдруг снова стремительно начинает расти лес, и она оказывается в окружении мощных деревьев, в тени которых слышатся грозные шаги медведя.

Другим неприятным открытием для лисы стало то, что на саванне вообще нельзя было воровать. Даже совсем чуть-чуть. Лиса привыкла к тому, что в лесу все всегда что-то втихаря тащили. Все к этому как-то спокойно относились, особенно, если тащили свои у чужих. И только когда чужие воровали у своих, лесные звери злились и жестоко наказывали воров. На саванне же понятия «свои» вообще не было. Правила были одни для всех — от тушканчика до льва, и любое нарушение каралось одинаково строго, каким бы близким другом льва преступник не был. Звери саванны в большинстве своём исправно соблюдали все правила, никогда не лезли вперёд очереди, никогда не жульничали и не укрывали ничего. И если какой-то зверь где-то что-то нарушал, то рассказать об этом никому не мог, если хотел избежать осуждения и заявления. Поэтому то, на чём был построен относительно привилегированный уровень жизни лисы в лесу, теперь было невозможно. Лисе пришлось искать себе обычную работу и жить как все звери, у которых не было каких-то особых талантов.

Друзей на саванне лисе было найти непросто. Звери саванны относились к ней с лёгким недоверием из-за её вороватого характера. Многих смешила наигранная кокетливость, с которой лиса общалась с самцами. Самки поговаривали, что для бесхвостой дикарки (у бывших лесных зверей на саванне бытовала такая кличка) она ведёт себя чересчур самоуверенно, и даже вульгарно. Норка, выдра и бобёр, видя неспособность лисы приспособиться к культуре саванны, старались её сторониться, чтобы не допустить ещё большей ассоциации себя с бескультурным и убогим лесом, привычки которого они сами до сих пор до конца из себя не вытравили.

Из лесных зверей лиса общалась только с зайцем, который ей искренне сочувствовал, хотя про себя радовался, что теперь стал единственным любимчиком медведя, получающим все привилегии, которые раньше получала лиса. Лиса же пыталась хвастаться, как хорошо всё на саванне, и уговаривала зайца тоже присоединиться. Глядя на заросшую кустарником нору лисы, трудящуюся теперь в поте лица, пока заяц, лёжа в теньке, лениво похлёбывал дарёный медвежий мёд, эти уговоры не казались зайцу убедительными. Где-то внутри лиса тоже завидовала зайцу. Не только потому, что ему легко жилось, но и потому, что у него всё ещё оставался выбор. А для лисы дорога в лес была уже закрыта навсегда.

Как медведь к дракону ходил

Уставший медведь с измученным сопением пробирался по уже давно заросшей тропе, ведущей к Чёрной горе. Некогда эту тропу проложили его медвежьи предки, но после появления у горы дракона, мало кто отваживался на неё ступать. Медведь никогда не видел дракона, но не раз слыхал о трагической судьбе тех, кто имел неосмотрительность зайти на его территорию. И хотя медведь был большим и сильным зверем, мысль о встрече с летающим и извергающим пламя змеем не могла не вызывать у него волнения. Вряд ли он бы отважился на эту авантюру, если бы не тот факт, что его отец некогда был наставником дракона. Ещё до рождения медведя, будучи маленьким ящуром, дракон жил в лесу под опекой Потапа, который учил его уму-разуму. Но в какой-то момент дракон был изгнан из леса. Более того, Потап строго запретил дракону и всему его роду когда-либо появляться в лесу. После этого дракон поселился у подножия Чёрной горы, став покровителем всех рептилий и владыкой гор. Медведь не знал, с чем было связано изгнание дракона, но надеялся, что это обстоятельство можно будет списать в прошлое и восстановить дружбу. И всё же его беспокоило одно воспоминание, когда Потап единственный за всё детство медведя раз упомянул дракона, ругаясь на залезшего без спросу в чужое дупло за мёдом сына. «Ну ты, ей-богу, как дракон: никогда не знаешь, что у тебя на уме!» воскликнул тогда Потап, врезав медвежонку под затылок.

Чем ближе медведь подбирался к Чёрной горе, тем больше и страшнее она казалась. Солнце уже садилось, становилось темнее и холоднее, и вокруг он всё чаще слышал шорохи, неразборчивые шёпоты и, как ему казалось, хлопанье крыльев. Вскоре он понял, что крыльями хлопали летучие мыши. Увидев его, они резко вспархнули и всей стаей полетели к горе, вскоре скрывшись за её силуэтом. Медведь задумался, не придётся ли ему всю ночь обходить гору в поисках дракона, ибо где именно находится его логово медведь не знал. Вдруг силуэт одной из летучих мышей снова оторвался от силуэта горы и стал медленно разворачиваться в сторону медведя, как будто паря. Медведь ни разу не видел, чтобы летучие мыши медленно парили, но всё стало понятно, когда силуэт стал стремительно увеличиваться, и уже через минуту размах его крыльев, вдруг развернувшихся в вертикальную плоскость, словно паруса, заслонил половину горизонта. Медведь был ошеломлён огромным размером дракона и инстинктивно съёжился, ожидая, что дракон сейчас налетит на него и разорвёт на части. Но дракон степенно приземлился прямо перед медведем, сложил крылья и устремил свои узкие зрачки на непрошенного гостя. Поняв, что ещё немного пожить ему удастся, медведь выпрямился, нервно откашлялся и произнёс:

— Приветствую тебя, великий дракон! Это я, медведь Михайло, сын Потапа, пришёл к тебе с миром и дружбой.

Дракон неподвижно продолжал смотреть в глаза медведю, который даже стоя во весь рост еле дотягивал до брюха дракона, и уже понял, что в случае неблагоприятного развития событий его перспективы выглядят очень удручающе. Вдруг дракон опустил голову и вытянул шею, приблизив ноздри к медвежьей морде настолько, что медведь почувствовал огненный жал на носу и невольно отшагнул назад. Дракон приоткрыл пасть и прошипел:

— Потапасяй? Дракона изгоняй?

Медведь нервно захихикал, осторожно махая лапами в жесте вежливого отрицания.

— Нет нет нет, боже упаси! Потапасяй давно умерай. Михайлосяй с тобой дружить пришёл. Пускай всё, что было в прошлом, в прошлом останется, а нам дружить надо. А то смотри, они там, на саванне, козни строят, весь мир захватить хотят. Вон, на болоте чего устроили. Скоро и до нас с тобой доберутся, если мы вместе не будем держаться.

Медведь пытался оценить реакцию дракона на произнесённые слова, но мимика дракона совершенно не менялась, как будто застыв в бесконечном состоянии хитрой улыбки. Дальше последовало новое шипение:

— Саванасяй дракона не пугай.

Глядя на огромного дракона, медведь этим словам охотно верил. Но он к дракону не за верой пришёл, а за надеждой, и отступить сейчас означало бы сдаться завтра.

— Не пугай, но проверяй! Всяко может быть в жизни. Поверь, даже такому великому титану, как ты, лишние друзья не помешают. Мы же с тобой похожи — не то, что эти, саванные… Это у них там каждая козявка со львом за одним столом сидит, да ещё мнения выражает. Разве мы с тобой допустим, чтобы жираф с носорогом сношение имели? У нас — порядок. А они нам свои порядки-беспорядки навязывают, не понимая наши с тобой особенности.

Медведь бросил новый взгляд на дракона и, снова не увидев никакой реакции, продолжил:

— Подружись ты с медведем — так весь лес тебе будет другом: и заяц, и барсук, и рептилии у нас кое-какие есть…

В ходе этого перечисления медведь вдруг с досадой понял, что друзей у него осталось совсем мало, и решил сделать упор на другое:

— Если будем дружить, то весь лес тебе и твоим братьям будет открыт, со всеми его дарами и богатствами.

Тут у дракона блеснули глаза.

— Мёдасяй? — прошипел он.

Медведь хоть и не очень хотел делиться своим мёдом с этим огромным брюхом, но заметив прорыв в переговорах решил не терять эту волну и бодро закивал, заверяя дракона, что вдоволь обеспечит его мёдом. В обмен медведь попросил лишь возможности его пчёлам летать за пыльцой на горные луга, куда до сих пор никто из лесных обитателей не отваживался заявиться, боясь драконьего гнева. Дело в том, что медведь запретил пчёлам летать за пыльцой на саванну, после чего мёда стало гораздо меньше, да и вкус уже был не тот.

— Мёдасяй — пцела летай. — всё с той же загадочно хитрой улыбкой прошипел дракон, после чего расправил крылья и накатив на медведя волну ветра полетел обратно к горе.

Теперь медведь понял, что имел в виду его отец, говоря, что дракон — сам себе на уме. Такое завершение беседы не оставило у него чувства стопроцентной уверенности в драконьей дружбе, однако медведь всё же счёл переговоры успешными и повернул домой. Вслед за ним в направлении леса полетели летучие мыши и поползли ящерицы.

Как лес менялся

После дружественного реверанса медведя, жители гор и степей активно принялись осваивать лес. Летучие мыши стали селиться на деревьях, а ящерицы расползлись по чаще и стали строить там жилища. Лесные змеи и лягушки радовались новому соседству, ибо ящерицы очень хорошо умели обустраивать территорию и заманивать туда насекомых, которыми потом живились все лесные рептилии, сильно не утруждая себя работой. Жить им стало сытнее, да и общаться рептилиям друг с другом было легко — из одного семейства всё-таки произошли.

Скоро все так привыкли к этому комфорту, что уже с трудом и неохотой могли себе вообразить лес без ящериц. Благодаря им лесные рептилии смогли перестать потреблять мёд, и к медведю больше не ползали. Медведь теперь их вообще почти не видел, от чего не сильно страдал, ибо медведь никогда не питал большой симпатии к рептилиям. Они казались ему противными, и в душе он был не очень рад, что столько ящериц теперь ползало по лесу. Но больше всего медведя волновало то, что несмотря на падающий спрос, мёда в лесу становилось всё меньше. Львиную долю его забирал теперь дракон. Но и того, что оставалось, теперь становилось всё меньше и меньше. Во-первых, горная пыльца была не такая качественная, как на саванне, и мёд из неё иногда получался негодный. Но во-вторых, до медведя дошли слухи, что летучие мыши и ящерицы начали есть пчёл! Медведь поначалу был в ярости и хотел было наказать виновных. Однако их было так много, и все были настолько в его глазах похожи друг на друга, что определить виновника ни у кого из млекопитающих не получалось. Более того, ящерицы покрывали друг друга и уклонялись от прямых ответов. Наказать всех, выгнать всех из леса, медведь не мог из-за боязни конфликта с драконом.

Все оставшиеся в лесу млекопитающие всё чаще недовольно ворчали по поводу растущего влияния рептилий, которым в лесу жилось получше старожилов. Медведица тоже начала бурчать:

— Вот уже понаползло этих тварей — лапе негде ступить! Устроились тут, как у себя дома, а наши пресмыкающиеся теперь ещё и прислуживают им. Это ты такую дружбу у дракона выторговал, да? Переговорщик… Сейчас посожжерают всех твоих пчёл, и будет тебе дружба.
— Да угомонись ты уже, баба! — рычал медведь. — Всё тебе не так! Ты меня саванной пугала — вот я нам союзников нашёл, сильных и надёжных. Пока мы с драконом дружим никакой лев сюда к нам не сунется.
— Так не к кому уже скоро будет соваться! — передразнила его медведица. — Все звери скоро на саванну перебегут из этого гадюшника, который ты тут устроил со своим союзничком. Вон уже даже наши медвежатки бормочут, что на саванне бы им лучше жилось, что там млекопитающие — в почёте, и рептилий мало. Такие вот слушки ходят.
— Ох уже эти слушки… — буркнул медведь.

Как ему хотелось, чтобы эти слухи прекратились — чтобы все звери поверили, что он правое дело делает, чтобы поняли, как на самом деле коварен лев, так изящно умеющий всех расположить к себе! Ему хотелось, чтобы звери думали, что на саванне на самом деле всё не так хорошо, как кажется, и что там они всегда будут зверями второго сорта, а в лесу они — всегда свои. Но как же заставить их это понять? Ведь его мнение все уже давно стали воспринимать с опаской. Забредая всё глубже и глубже в чащу, погружённый в эти мрачные размышления и забывший смотреть под лапы, медведь вдруг споткнулся о корягу и брякнулся на землю рядом с огромным старым дубом. Не успел он снова подняться, как послышался ему шелест изнутри дуба. Медведь прислонил ухо к мощному стволу и услышал еле слышный, слабый и отчаянный голос:

— …Ради бога… Умоляю… Выпустите… Что угодно сделаю, только выпустите… Клянусь, что угодно… Пожалуйста…

Медведь тут вспомнил, что именно в этом дубе некогда велел замуровать бурундука за его клевету и распространение лживых слухов. «Ох уж хорошо этот бурундук умел страсти на зверей нагонять…» — подумал медведь. И вдруг пришла ему на ум мысль коварная. Быстро подскочил он к залепленному глиной дуплу и за несколько минут проскрёб когтями отверстие, через которое щурясь и дрожа от страха высунулся два года не видавший света бурундук. Увидя, что перед ним стоит медведь, бурундук бросился ему на коленях кланяться, со слезами на глазах умоляя помиловать его грехи и клянясь в вечной верности.

Выслушав степенно все красноречивые заверения бурундука, медведь обратился к маленькому оратору с ультиматумом.

— Я дам тебе шанс искупить свою вину по-другому. — загадочно-угрожающим тоном говорил медведь. — Ты распускал враньё и клевету про лес, а саванну выставлял в розовом цвете, и теперь почти всё зверьё хочет жить, как на саванне, а лес почитать перестали. Тебе придётся исправить эту ошибку. Отправляйся на саванну, языком трепаться, как ты умеешь. Расскажи там всем, какой лев коварный лицемер, и как хорошо в лесу живётся. Затем возвращайся в лес, к нашим. Скажи, что ты сам из дуба выбрался и бежал на саванну, но потом увидел, как там всё плохо, решил вернуться снова в лес и просить у меня помилования. Расскажи им страшилки про саванну, и про то, как они планируют напасть на наш лес. И только попробуй про меня какую-нибудь глупость ляпнуть или на саванне спрятаться — найду и разорву на части, так и знай!

Бурундук испуганно закивал, что всё понял, ещё раз пламенно поблагодарил медведя за его милосердие, и отправился искупать свой старый грех новым.

Бурундук действительно был талантом. Он очень быстро уловил все проблемы саванны, и умело использовал их для отведения глаз зверей от собственных. Изо дня в день он рассказывал лесным жителям о том, как из болота, которое жители саванны бессовестно разворотили, на саванну теперь ползли рептилии в таких количествах, которые с горными ящерицами в лесу было не сравнить. Он с великим пафосом доводил зверям, что саванна уже не та, какой её помнят те, кто бывал там до запрета, и что лев и его шайка негодяев, включая неблагодарных предателей-перебежчиков из леса, получили по заслугам за своё преступное вторжение на болото, последствия которого теперь сами расхлёбывают. Любые нарекания на медведя и лес он списывал на подкупленных львом лесофобов, специально разжигающих недовольство и раздор между лесными зверями и братскими рептилиями, чтобы лес расшатать и после подмять под себя весь мёд, а лесных зверей превратить в рабов. Про инцидент с лисой бурундук говорил, что нору её вырыл медведь, а значит она не имела права вырубать деревья вокруг норы, поскольку нора по праву — медвежья. Бурундук всячески восхвалял медведя и его дружбу с драконом, благодаря которой злодеи с саванны не осмеливаются нападать на лес, хотя именно это они постоянно замышляют.

Звери слушали бурундука, и всё больше проникались любовью и верностью к медведю, который, оказывается, всё это время доблестно защищал их от коварно манящей саванны. И чем больше они слушали, тем больше росла в них ненависть к саванне и льву, и тем больнее они ощущали обиду за весь вырубленный лес. Кое-кто начал поговаривать, что надо бы взять да снова всё засадить лесом. Уже подросшие за эти годы медвежата даже начали демонстративно лазить к лисиной норе и сажать около неё деревья. Лиса испуганно рычала на них из норы, но медведи только потешались с неё.

— Ну давай, покажи зубы, подстилка львиная! — издевались медвежата. — Мало тебя батя кусонул. Но мы можем повторить, если нарываться будешь…

Как хотелось лисе, чтобы пришёл лев и защитил её. Но лев не хотел обострять отношения с медведем, и потому ограничивался лишь вербальной поддержкой лисы, понимающе кивая и советуя ей крепиться. К медведю же идти жаловаться на его сыновей, после всего произошедшего, было бы совсем унизительно. А медвежата, тем временем, почувствовав азарт от страха к себе и от собственной безнаказанности, начали прохаживаться мимо Лысого мыса, то и дело высовывая свои озорные мордашки из леса, посвистывая и дразня норку, выдру и бобра, которые от страха тут же плюхались в ручей и плыли вглубь саванны, где своих было больше. Проходили они и мимо заячьей норы, где деревья росли, как и раньше, но где каждый раз находилось что-нибудь, что медведям не нравилось. Как-то увидели они, что у норы зайчонок степенно прохаживается на четырёх лапах, пытаясь изобразить рычание.

— Ты чё делаешь, малой? — с нахальной насмешкой спросил старший медвежонок.
— Во льва играю. — с наивным откровением ответил зайчонок.

Медвежата заёрзали и зафырчали от возмущения.

— Чёёёёё??? — с вызовом затянул гласную старший. — Ты чё, против леса гонишь? Чё в медведя не играешь, тварь косая?

Зайчонок, в следствии некой биологической мутации явно не унаследовавший у родителей ген трусливости, обиженно нахмурился и съязвил в ответ:

— Лев — сильнее медведя. И добрее. И пахнет лучше.

Тут один из медвежат, дрожа от ярости, хотел было схватить зайчонка за уши, да тут резвый был и ловко выскользнул у неуклюжего подростка из лап и мигом скрылся в норе.

— Вот же тварь! Вот же подлая косая сволочь! Да ты вааще понимаешь, на кого наехал, ублюдок ушастый? — орал разъярённый зверь ему вслед. — Да мы порвём тебя и батьку твоего в щепки, понял? Это — наш лес! Наш дед его освобождал от волка, пока твои по норам прятались. А ты тут со своими родичами картавящими — гость, пока мы — милосердные. Понял!? Лес — наш! Наш!!!

В норе эти крики молча слушали заяц с зайчихой, зажимающей лапой рот своему неосмотрительному зайчонку, не знававшему ужасов времён медведя Потапа. И впервые заяц по-настоящему жалел, что некогда настроил против себя льва, ибо впервые он почувствовал, что нет уже на свете никого, кто бы мог защитить его семью.

Как бурундук козни строил

Медведя немного волновало нахальство и проказы его сыновей, наводящих страх на всех зверей. Однако видел он в этом и пользу, ибо благодаря их похождениям и рейдам влияние саванны в лесу стремительно уменьшалось. Гораздо больше медведя волновало то, что медвежата, под влиянием вечно всем недовольной медведицы и подобно многим лесным зверям, стали питать сильную нелюбовь к горным животным, что часто высказывали при других зверях, и что шло в разрез с заявленной медведем и проповедуемой бурундуком дружбой с драконом. Медвежата часто пугали ящериц, угрожали летучим мышам порвать им крылья, и медведь боялся, что когда-нибудь об этом узнает дракон и будет очень зол. Несмотря на то, что в лесу принято было считать медведя и дракона близкими друзьями (это убеждение постоянно распространял бурундук), правда была в том, что они ни разу не встречались с момента первого и единственного визита медведя на Чёрную гору, и медведь до сих пор не был до конца уверен, о чём они договорились, и тем более что дракон там себе думает.

Однако больше всего медведя волновал его младший сын, чьё мнение о льве и саванне кардинально отличалось от других. Это его лев некогда вытащил из ручья, за что медвежонок ему был пожизненно благодарен, и его до глубины души возмущало то невежество, с которым другие звери отзывались обо льве. Он ненавидел бурундука за его подлую ложь про саванну, и всячески пытался возразить оратору и объяснить зверям, что на самом деле всё вовсе не так. Бурундук уже не раз жаловался медведю, что медвежонок его дискредитирует.

— Звери к нему прислушиваются. Сын медведя, как-никак, а значит — свой. К тому же он был на саванне, видел, как там и что. Это — очень большая проблема для нас. — объяснял бурундук, после чего осторожно перешёл к методам решения. — Если не получается заставить его молчать, то может быть, если ты дашь добро, мы можем его немного обезвредить…

Медведь с тревогой повернул сердитый взгляд на бурундука.

— Что значит «обезвредить»? — спросил он грозно.
— Нет, ты не подумай, ничего плохого мы ему не сделаем! — поспешил оправдаться бурундук. — Просто можно немного ослабить его кредит доверия среди зверей. Дать им понять, что он… не совсем объективен, ибо поддался внешнему влиянию…

Медведь продолжил хмуриться.

— Что значит «поддался»? — настаивал он.
— Ну смотри: его лев когда-то, якобы, спас, так?
— Так…
— Вот, ну и он, естественно, остался льву за это должен. Далее: он бывал на саванне, так? Так. — продолжал уже без участия медведя выстраивать диалог бурундук. — О чём они там говорили? Мы не знаем, но после всех этих посещений он вдруг стал активно проповедовать интересы саванны в лесу. Разве трудно предположить, что он отрабатывает должок? Звери это поймут, если я им объясню, и не будут больше к нему прислушиваться.
— Нет! — рявкнул в ответ медведь. — Не буду я выставлять своего сына предателем. Он, конечно, несмышлёный и наивный. Думает, что только мы тут немного привираем, а там, на саванне, будто бы все честные и пушистые. Не понимает он, что там коварство ещё похлеще, и что мы для его же блага стараемся, чтобы лес сохранить, и чтобы его и его братьев звери чтили и уважали. А он всё про правду и справедливость рассуждает… — Медведь с сочувствующим осуждением покачал головой. — Но он это от чистой души делает, а не отрабатывает что-то там. Мой сын — не предатель!
— Да, я понимаю, но ведь это огромный риск… — пытался убеждать медведя бурундук.
— Я сказал нет! — отрезал медведь. — И больше ни слова не хочу про это слышать.

Бурундук послушно откланялся и подался обратно на службу. Однако оставить этот вопрос ему не позволял страх за собственную шкуру. Ведь что если звери действительно начнут разбираться и узнают, что медвежонок был прав, и что бурундук им лапшу на уши вешал всё это время? Что если они повернутся против медведя? Что будет тогда с бурундуком? Эти мысли не давали ему покоя. В итоге он решился на очень непростой поступок, и побежал в восточную часть леса, где больше всего обитало рептилий, приползших с Чёрной горы.

Долго бежал бурундук, и к вечеру, наконец, прибежал в самую гористую часть леса, с самой высокой точки которой виднелась сама Чёрная гора. Бурундук был удивлён тем, насколько стала непохожа эта часть леса на западный лес с тех пор, как медведь к дракону ходил. Растения тут теперь росли горные, и жилища звериные тут были на манер горных жителей. Ни одного мохнатого зверя тут было не видать — одни только ящерицы да змеи. Там сям на деревьях бурундук замечал изображения дракона, которого тут, похоже, чтили высоко.

Кое-как объяснившись с местными рептилиями, которые хотя бы немного понимали звериный язык, бурундук зашёл вглубь зарослей из неизвестных ему растений, где нашёл наконец того, за кем так долго бежал. В разы выше его собственного роста, над ним поднялась длинная шея с треугольной, как наконечник стрелы, головой и безжалостным взглядом, от которого у бурундука пощли мурашки по спине. Он никогда бы не отважился на встречу с коброй, если бы не был так известен и важен в лесу, и если бы ему не было чего предложить самой хладнокровной убийце леса.

— Приветствую тебя, величественная кобра.
— Сссс чем пршшшшёл ты ко мне, шёлковый язык? — с подозрением прошипела кобра.
— Твой бог одарил тебя и весь твой род прекрасной возможностью снова стать князьями этой части леса и всех лесных рептилий. — забросил удочку интриги бурундук.

Глаза кобры блеснули, но не потеряли своего холодного недоверчивого мрака.

— Как? — прошипела она.
— Как ты и сказала — через мой шёлковый язык, у которого есть прямой доступ к доверчивому уху медведя. Медведь давно испытывает сомнения в лояльности местной фауны к новым медвежьим порядкам. И если я расскажу ему, что есть тут преданный ему вассал, которому следует доверить правление всем восточным лесом, он примет мою рекомендацию с большим энтузиазмом. — Бурундук сделал паузу, чтобы оценить реакцию змеи на сказанное и, увидев новый блеск в глазах рептилии, продолжил. — Взамен я прошу лишь небольшого одолжения из разряда твоей прямой компетенции… А также полной конфиденциальности данной договорённости.

Кобра медленно приблизила голову к самому уху бурундука и самодовольным шёпотом произнесла:

— Чем могу помочь?

Как лес горел

Неделю спустя пришла в лес паника. Началась она со страшного душераздирающего вопля медведицы, наподобие того, что медведь слышал в день своей первой встречи со львом. Только в этот раз бежать куда-то уже было поздно.

— Боже мой, за что??!! Пушистик мой! Уээээээ!!! Уэээээээээээ!!!

Звери в ужасе обступили молодого медведя, мирно лежавшего у западной опушки, по которой он в детстве бегал за бабочками и однажды случайно упал в ручей, чем на время остановил многолетнюю вражду между лесом и саванной. Теперь этот медвежонок был также мёртв, как и случайно созданные им дружба и мир.

Медведь-отец стоял, как остолбеневший, пялясь на тело сына, не находя слов и не понимая до конца, что произошло. Очень быстро тут собрались все немногочисленные млекопитающие леса, а также несколько рептилий. Все были в смятении и все жаждали ответов. Ответы последовали незамедлительно, когда на суку близлежащего дуба вдруг появился бурундук, и пафосно заскандировал:

— Уважаемые жители леса! Сегодня мы с вами стали свидетелями страшной трагедии. Никакие слова не смогут описать ту скорбь и негодование, которые я, и многие из вас сейчас испытываем, видя эту страшную несправедливость. Но даже эта скорбь никогда не сравниться с той скорбью, которую испытывают сейчас глубокоуважаемые медведи-родители и братья, потерявшие сегодня свою родную кровинку… Наши мысли и сердца сегодня с вами! И как бы больно нам не было осознавать эту страшную потерю, я не могу умолчать о том, насколько явно сегодня показала своё истинное лицо эта подлая шайка варваров, называющих себя благородным словом «саванна». Господа, сегодня мы увидели, насколько низко готовы опуститься эти алчные и мерзкие чудовища, на какие омерзительные поступки они готовы ради унижения наших с вами идеалов, ради нанесения нам любого вреда, ради расшатывания нашего с вами единства вокруг великого нашего предводителя, медведя Михайлы Потапыча.

Звери возмущённо засуетились и зашептались. «Неужели и вправду львиных лап дело?» Как бы в ответ на их сомнения бурундук продолжил:

— Им настолько грубо наплевать на наше мнение, что они даже не удосужились скрыть очевидные признаки своего преступления — даже не удосужились перенести тело подальше от границ саванны… Но мы это так не оставим! Мы не забудем, мы не простим!

Тут его прервал хриплый от ярости рёв медведя:

— На саванну!!!

Жажда мести охватила молодых медведей. С рёвом ринулись они к окраине леса, к лисьей норе, круша всё на своём пути, и с криками «Смерть предателям леса!» стали ломиться к испуганной лисе в нору. Под руководством кобры, которую медведь по совету бурундука назначил главой восточного леса и всех лесных рептилий, приползли туда и змеи, вместе с прочими рептилиями. Змеи пролезали в нору, с шипением окружали там лису, которой от них даже отмахнуться было нечем.

Тут вдруг на разрушенную лисиную поляну ступили жители саванны во главе со львом.

— Господа! Я настоятельно призываю вас немедленно прекратить это неправомерное вторжение на независимую территорию саванны! — грозно сказал лев.

Молодые медвежата с ненавистью в глазах стали огрызаться в ответ.

— Молчи, подонок! Убийца проклятый!
— Здесь тебе не саванна, патлатый! Здесь — лес. И это наш лес, понял? Лес — наш!
— Ща батяня подойдёт и сделает тебе такое вторжение…

Накал между собравшимися зверями саванны с одной стороны, и медведями да рептилиями с другой, с каждым словом всё увеличивался. Противники приближались друг к другу всё ближе и казалось, что вот-вот начнётся схватка. Медведь пока наблюдал за этой картиной издалека, и несмотря на свою ярую ненависть, злость, горе и желание броситься в бой с проклятыми убийцами сына, он вынужден был признать, что силы были не в его пользу. Зверей саванны было очень много, и шансов у медведей с рептилиями не было. Зайца с хорьком среди своих он не увидел, да и вряд ли их присутствие изменило бы положение. Медведь понял, что пришёл тот момент, когда нужно либо отступать, либо звать на помощь дракона. Он вдруг заметил, что звери саванны стояли довольно компактно, и если бы сейчас подлетел дракон и изо всей силы дыхнул на них огнём, почти все они сгорели бы, вместе со львом. Эта страшная мысль принесла ему невероятное злорадное удовольствие. Он подозвал летучую мышь, дал ей инструкцию и отправил её на Чёрную гору срочно звать дракона.

Тут вдруг из леса выбежал заяц и закричал:

— Стойце! Савана тут ни пры чом! И лиса ни пры чом. — Все повернулись с изумлением на запыхавшегося зайца. — Эта кобра! Я усё видзел. Медзведзик спау на сонцэ недалёка ат маёй нары. Прыпалзла кобра, с другими гадами вмесце, акружыли медзведзика… Патом он ускачыл, как укушаный — а це удзираць стали у сторану саваны. Он за ими пабижау, да скоро свалиуся и памёр, прама на краю саваны.

Медведи в недоумении бросили взгляд на кобру, которая вдруг попятилась назад и, прошипев прочим рептилиям «Бысссстро уползаем!» поползла прочь к лесу. Другие змеи и ящерицы, находившиеся теперь в её подчинении, поползли за ней. Осознав эту страшную правду, молодые медведи впали в безграничную слепую ярость. Не сказав ни слова, они бросились вслед за рептилиями и стали безжалостно топтать и рвать их когтями и зубами, не разбираясь, где змея, а где ящерица. Звери саванны с ужасом наблюдали за этим фонтаном смерти, не зная, как на всё это реагировать.

В этот момент над ними поднялась огромная тень и из-за леса, приближаясь на невероятной скорости, появился холодящий спину силуэт дракона, отозвавшегося на позыв медведя. Однако на месте, где по словам медведя жители саванны напали на лес, дракон увидел совершенно иную картину. Звери саванны с озабоченным видом стояли возле лисьей норы, в то время как медведи топтали, давили и рвали на части родных дракону рептилий. Глаза дракона загорелись гневом. Он резко сменил траекторию полёта, набрал в лёгкие воздуха и выпустил в медведей невероятной силы струю пламени. Горящие медвежата в страхе и агонии бросились обратно в лес, где стоял и с недоумением и ужасом наблюдал за всем происходящим медведь-отец. Ослепшие от огня, медвежата ударялись о деревья, на сухие осенние листья которых быстро перескакивало пламя. Очень скоро огонь охватил весь южный лес и стремительно двигался на север. Увидев приближение пламени, заяц в панике побежал к своей норе и бросился вырубать вокруг неё деревья, чтобы не подпустить огонь.

Когда из леса наконец появилась медведица, волоча из горящей берлоги последние запасы мёда, её глазам предстала кошмарная для любой матери картина. На фоне горящего леса стояла целая армия зверей саванны. Вся земля была усеяна изувеченными трупами рептилий. Среди них, пристально глядя друг на друга, стояли дракон и медведь. Рядом с медведем лежали обгоревшие тела их детей, которых медведь пытался вытащить из горящего леса, но не успел.

— О божечки! — с отчаенной дрожью в голосе воскликнула медведица. — Что вы наделали!?? Что вы наделали!!? Мои мальчики! Уэээээээ!!!…

Дракон повернулся к медведице и произнёс:

— Медведяй — негодяй. Медведяй сыновей убивай.
— Что?!! — вытаращила заплаканные глаза медведица. — Что это ещё значит???

Тут выяснилось, что смертельно раненая после медвежьей облавы кобра перед смертью во всём призналась и рассказала, что совершила убийство ради обещанной медведем власти.

И хотя медведь сам был поражён услышанным и всё отрицал, факты работали не в его пользу. Он хотел было позвать бурундука, но тот, как оказалось, сгорел в лесном пожаре. От всего увиденного и услышанного медведицу полностью перекосило от горя и ненависти, которая теперь полностью перенаправилась на мужа.

— Как ты мог?!! — завопила она голосом сумасшедшей. — Своего собственного сына загубить ради власти?? Как ты мог, изверг проклятый?!! Да ещё на других свалил! Весь этот ужас ты устроил! Ты погубил всех наших детей! Ты! Урод! Тварь!!! Да чтоб ты сдох страшной смертью!

Медведь хотел оправдаться, но он сам не до конца понимал, что и как произошло, и как его подставил бурундук. Это был худший день в его жизни. Он потерял своих детей, потерял всех своих союзников, был выставлен на позор перед всей саванной, его лес горел, и жена во всём этом винила его. Ошарашенный, он молча стоял и хотел умереть. Его молчание медведица восприняла как признание. В глазах её блеснула ненависть. Она резко повернулась к дракону и повелительным тоном закричала:

— Сожги его! Сожги этого мерзавца, как ты сжёг моих детей! Пусть горит эта тварь!

Дракон некоторое время смотрел на неё размышляющим взглядом. Затем он снова повернулся к медведю, расправил крылья, поднялся над землёй и стал набирать в лёгкие воздух. Тут у медведя вдруг ожил инстинкт самосохранения. Он резко рванулся с места и бросился бежать в сторону саванны. Дракон выдохнул, поднялся выше и полетел вслед за медведем. Долетев до холма, где стоял наблюдая за всем этим лев, дракон притормозил и приземлился рядом со львом.

— Дальше не надо. — сказал лев. — Ты получил то, что хотел. Возвращайся и наслаждайся своим новым богатством. Медведь для нас больше не угроза.

Дракон молча окинул льва взглядом, развернулся и полетел обратно к лесу. Лев ещё какое-то время провожал его тревожным взглядом. Неспокойно ему было и грустно. Так ведь хорошо всё когда-то с медведем получалось… А чего теперь ждать от будущего он не знал. Очнувшись от этих угрюмых мыслей он наконец собрался с собой и повёл зверей помогать тушить лес.

Новый лес и новая саванна

Медведь долго молча блукал по саванне, останавливаясь только от полного бессилия, чтобы поспать, и потом снова с отрешённым взглядом брести дальше. Звери сторонились его, и лев просил их не трогать медведя, пока он в себя не придёт. В конце концов он, измождённый голодом, жаждой, жарой и страшным своим горем, приплёлся сам ко льву просить у него убежища, ибо обратно в лес ему больше дороги не было. Принять медведя на саванне после всего, что произошло, льву было непросто. Репутация льва среди зверей как последовательного защитника справедливости сильно пострадала когда он всё же решил предоставить медведю жильё и работу на саванне. Многие звери не верили объяснениям о непричастности медведя к убийствам и поджёгу леса. Звери так же помнили всю ложь, которую от имени медведя распространял на саванне бурундук. Медведю пришлось долго стараться, чтобы вызвать к себе хотя бы какое-то доверие, и то это было скорее состраданием с его трагической судьбой, чем доверием. Даже общаясь по-дружески с медведем, звери саванны в глубине души видели в нём бывшего тирана, предавшего дружбу с саванной ради собственной мании величия, которая его в итоге погубила.

Прошло много лет, и медведь постепенно привык к своему новому положению обычного зверя саванны. На саванне действительно было хорошо, солнечно и тепло. Еды всем хватало, звери были вежливые и жизнь была комфортная. Медведь исправно трудился, помогал молодым зверям строить жилища, делился своим старческим опытом. Он часто общался с белым волком, обсуждая вместе ужасы былых времён. Со львом общаться уже не очень получалось. Хотя медведь и был ему благодарен, и признавал его лидерство на саванне, некий стыд за прошлое и, наверное, какая-та доля обычной звериной зависти мешала вернуть их дружбу на былой уровень. Лиса медведя постепенно простила, хотя и с ней уже дружба была не та.

Хотя медведю было хорошо на саванне, и старые раны постепенно заживали, медведь до сих пор тосковал по лесу и по своей медведице. Изредка эта тоска донимала его так сильно, что он направлялся к местам, где когда-то был лес, и часами всматривался в даль огромной степи, тщетно пытаясь увидеть там очертания своей старой берлоги. Время от времени он видел, как над степью пролетали крылатые существа с длинными хвостами, похожими на ящериц, но покрытыми бурой шерстью. Их крики пугали зверей саванны, и были непонятны млекопитающим, но медведь слышал в этих криках что-то родное, и сердце его сжималось от боли.